От автора: не правленное с пылу с жару. Давно не выкладывал куски чего-то большого, но решил вспомнить давнюю традицию. Да-да, кто-то сочтет моралофагом, но мне как всегда - по банкаю.
__________________
Олег увидел яркое свечение где-то в районе Боричева тока. Окна квартиры выходили на Андреевскую гору, и спуск был как на ладони. Олег сперва подумал, что случился пожар, но отсвет светлого столпа не выглядел разбушевавшимся огнём, он был тих и спокоен, приносил непонятное умиротворение и звал. К себе. В себя. Свечение скорее походило на маяк, указатель. Пожилой пенсионер, Олег Макарович Сташко нервно передёрнулся и огляделся по комнате, внезапно поймав мысль, что ощущает себя никак не Макаровичем и вовсе не Сташко. Он чувствовал и понимал себя просто Олегом, словно сбросился весь груз лет, давивший на плечи, пригибающий к земле одинокого старика.
читать дальше- Додавили… - хрипло проронил Олег, увидев на полу распростёртое собственное тело. Будничное ровное осознание, что жизнь закончилась. Сейчас ночь. Наверное, утром прибежит соседский Ванька на очередной урок. Каникулы, вольное время для школяров. А этот вот повадился, всё по дереву резать учится. Упорный попался. И вроде хулиган хулиганом, как и все прочие мальчишки, да только вот другой. Не бегает по подворотням, не курит, не пьянствует с друзьями, не сиживает часами перед телевизором. Привязался к старому краснодеревщику, мол, деда, научи. Олег долго гнал мальчишку от себя, ворчал, а потом сдался, взял в подмастерья. Вроде и сам справлялся с редкими заказами, да только года не те, чтобы всё самому. А этот вот… настырный. Мать возмущалась сначала, а потом благодарить стала. Дитё при деле – уж всяко лучше, чем на улице.
Олег и сам радовался, но скрывал. Он никогда не жалел, что не обзавелся семьёй и не настрогал маленьких Сташко. Вспоминая своё детство, он не осмелился взять на себя ответственность и считал это своей заслугой – уж лучше вовсе без детей, чем сделать их несчастными, недодать внимания и любви, каких-то благ мирских, чтобы не хуже чем у других. Краснодеревщик отдавал себе отчёт, что живет несколько по иным правилам, чем большинство людей. У него даже телевизора не было. Не потому, что он не мог себе позволить, а потому что не считал эту вещь необходимой. Но в жизни тех женщин, которые могли стать его женами, было слишком много вещей и понятий, которые Олег не разделял. И если с женой он смог бы сладить, то с детьми – нет. Хотя бы потому, что им пришлось бы ходить в школу и жить в обществе, перенимая от того иные ценности, и, как следствие, обижаясь на отца за ущемление неких прав. Рано или поздно, назрел бы конфликт. И всем стало бы плохо. Поэтому Олег не заводил детей.
Конечно же, соседи жалели одинокого старика, хоть и наталкивались на полное недоумение в ответ. Старик упорно не хотел считать себя несчастным и никому не нужным. Он был весел и жизнерадостен, и в меру строг, серьёзен. А ещё искренне считал, что нужен Богу, и что тот никому не даёт жизнь просто так. Знакомые посмеивались, ведь Олег Макарович отличался весьма резким, даже негативным отношением к церкви и религии. Да и праведником точно не был: дерево не посадил, дом не построил, детей не взрастил. Жил в маленькой квартирке, превращенной в мастерскую. Здесь родился, здесь и умер. Пил иногда горькую, когда по праздникам, а когда и ради аппетита, в молодости за девками побегал, погулял своё. А потом как-то остепенился и весь отдался ремеслу. Однако не был он ни гениальным, ни даже талантливым. Работал с деревом долго и упорно, работы отличались качеством, но на музейные шедевры точно не тянули. Тем не менее, все отмечали, что мастер очень любит своё дело и вкладывает в него душу. Он отмахивался, мол, для людей стараюсь, а не для выставок и славы. И был в этом категоричен.
И вот теперь Олег стоял посреди комнаты и понимал, что свет тот на Боричевом току – для него. Его маяк и путеводитель. Теперь ему туда. А миру останется пустое старческое тело. Как-то да похоронят. Завещал кремировать, ведь всё равно некому на могилу ходить. Квартиру Ваньке отписал, но не хотел, чтобы мальчишка был привязан к могильной плите в фальшивой благодарности.
Мысли были странные и путанные. Единственно – не было страха. Разве что некое понимание того, что путь закончен. И начинается другой. В этом Олег не сомневался, как никогда не сомневался в том, что Бог есть. И что он, Олег Макарович Сташко предстанет перед ним в назначенный час. И спросит. Вопросов было много, но, наверняка, не больше, чем у любого человека. С такими мыслями он вышел из квартиры и отправился на свет, немного успокаивая волнение тем, что нет никакого туннеля, есть просто указатель. И не где-то в неведомых пространствах, а здесь, в нескольких сотнях шагов, посреди большого города, наполненного жизнью.
Светился дом. Точнее – ворота во двор. Обычный частный дом, не отличающийся ничем от прочих частных домов города: таких хоть на Печерске, хоть на Ветряных горах. Но немного удивительно обнаружить такой дом здесь, на Боричевом току, где в основном архитектурные памятки послепожарной застройки – крепкие старинные деревянные здания не более двух этажей в высоту. И всё же дом не отличался от других, был органично вписан в улицу. И незаметен, если бы не свет. У ворот на столбе висел колокол. В какой-то момент Олег понял, что именно колокол не замечают прохожие, те редкие ночные гуляки, которым даже в полночь в охотку побродить по Подолу. Не замечают, впрочем, и самого Олега. А вот дом и ворота видны всем. Краснодеревщик ухмыльнулся своей догадке и протянул руку к шнуру. Едва раздался медный звон, распахнулась калитка. Привратник оказался молодым человеком среднего роста и среднего же телосложения. В ясном, как дневной, свете Олег мог отчетливо разглядеть привратника, хотя на город давно опустилась ночь. Одет он был в богато вышитую рубаху навыпуск под кушак, прикрытую такой же расшитой жилеткой, тёмные штаны заправлены в мягкие сапоги. Чуть длинноватые, закрывающие уши, волосы были не тёмными, но и не светлыми, такие называют тёмно-русыми. Глаза живые, едва ли не искрятся, но тёмные, как переспелая ежевика. Черты лица привратника были настолько правильными и ровными, что не запоминались. Олег отметил про себя, что ни за что не смог бы описать это лицо, а прочее во внешности встречавшего не вызывало никаких эмоций: лубочная картинка, парень из древней деревни. А уж славянской или европейской, а то и азиатской – неведомо, всем подойдёт такой наряд и от всех отличается.
- Ты – Пётр? – Олег даже растерялся, глядя на привратника. Даже не будучи религиозным, он ожидал другого.
- Нет, я – Юза. Но вы зовёте меня Богом, - ответил юноша, едва подавив смешок.
- А Пётр где? – краснодеревщик хоть и воспринял спокойно факт своей кончины, но внезапно оробел, не сколько веря, сколько чувствуя и понимая, что перед ним действительно Бог.
- А мне откуда знать? Это вы его придумали, а не я. Но ты не стой, проходи, будет ещё время поговорить.
- Мне куда?
- Вестимо, в рай.
- Но разве я праведник?
- Вот вы… люди. Раз сюда пришел, значит дальше одна дорога – в рай. Всё равно кроме него ничего нет.
- А как же ад? – Олег всё больше удивлялся, но смелел, делая шаг к калитке.
- А ада нет. Вернее, свой ад каждый носит в себе. Но я его не создавал, вы сами постарались.
Олег снова оробел под осуждающим взглядом Бога. Но не остановился, хоть и замолчал. Решил, что для вопросов действительно ещё время будет. Сложившаяся ситуация подсказывала, что к Богу не так сложно попасть и никаких препон никто чинить не станет. Какие уж препоны, если он сам встречает у ворот и провожает в рай? Вот только какой он, этот рай?
Какой он, Олег увидел, едва за его спиной захлопнулась калитка.
- Пойдём? – Бог взял краснодеревщика за руку и повёл за собой.
Это был свет. Нет, не слепящий, не «божественный». Это был свет полуденного летнего солнца в безоблачном небе. Потерев глаза, дабы удостовериться, что они не врут, Олег увидел, что стоит просто посреди неба. Наверное, немного ниже, чем летают самолёты. Стоит там, где птицы прокладывают свои воздушные пути. И видит под ногами целый мир, планету, утопающую в лесах, распластавшуюся степями и пустынями, разрезанную реками, вздыбившуюся горами, укутанную водами морей и океанов. Прекрасную чистую планету. Но обычную. Олег потёр глаза ещё раз, чтобы действительно поверить в увиденное. Рай оказался обычным миром. Даже вполне привычным и узнаваемым. Он оказался копией того мира, из которого пришёл Олег. Только без людей. Нигде ни одного поселения, не говоря уже про города. Нетронутая природа во всём своём великолепии. И лишь потом понял отличие. По воздуху над землей плыли острова. Небольшие, да и немного их было. Размером даже разве что с Труханов на Днепре. Олег насчитал пять островов.
- А этот – твой, внезапно произнёс Юза, выдёргивая Олега из недоумения и созерцания. После слов под ногами образовалась лестница, ведущая к одному из островов. – Нет, можно и без лестницы, воздух выдержит. Но для тебя так сподручней и привычней.
- А если я без тебя куда-то захочу пойти? – Олег понял, что спросил глупость, но осознал это слишком поздно.
- Просто пожелай, и она появится.
- Просто пожелать?
- Конечно. Это же рай, - Бог рассмеялся.
- Но почему он такой?
- Как это почему? Потому что он идеален. Разве вы не считаете, что рай – это идеальное место?
- Но чем же он отличается от моего мира кроме этих островов? – Олег превратился в изваяние недоумения.
- Да ничем. Просто я пользуюсь им аккуратно, чего нельзя сказать о людях. Им было дано такое же идеальное место. Всё, что в вашем мире нехорошо – вы сделали сами.
- А люди где? Те, что попали в рай?
- Вот стоит один передо мной и задаёт вопросы. А больше никого и нет.
- Как никого?
- Никого. Никто не захотел прийти. Но давай уже пойдём. В твой новый дом.
Олег не стал спрашивать дальше, решив оставить этот вопрос на потом. И медленно побрёл за Богом к острову, на котором виднелся небольшой домик, утопающий в зелени садов. А ещё проследил взглядом за рукопожатием. Немного удивился собственной помолодевшей ладони, но понял самостоятельно, что так задумано, что входящим в рай действительно даруется вечная молодость. И обратил внимание, как держит его руку Юза – почти испуганно, почти не веря, что кого-то держит. Так ребёнок цепляется за того, кто поддался его уговорам и пошёл посмотреть на чудо, которое придумал и построил этот ребёнок.
Вблизи летающий остров выглядел ещё проще, чем с высоты птичьего полёта. Он был круглым и полностью засаженным деревьями и кустами. Небольшой домик, поросший плющом, пятачок дворика перед крыльцом, беседка, увитая цветами: всё это больше походило на маленькую ухоженную дачу, чем на райские кущи. Везде чувствовалась рука рачительного хозяина, не чуждого тонкой деревенской эстетики, словно модный дизайнер с удивительной точностью стремился передать очарование затишья пасторали. Перегнувшись через бортик живой изгороди, Олег увидел, что снизу остров монолитен и закруглен, как перевернутый купол.
Внутри дом оказался таким же простым и уютным, каким выглядел снаружи. Большая комната и кухня, лестницы на чердак и в подвал. Простая деревянная мебель, но добротная и не лишенная изящества, что не мог не отметить краснодеревщик. Как не мог не отметить и того, что в доме нет ничего лишнего, никаких кичливых убранств или предметов, которые по сути не нужны, но как бы украшают. Кровать в небольшой нише за ширмой, ограждающей от дневного света, очаг камина с двумя простыми креслами, большой обеденный стол на кухне и плита, несколько полочек на стенах и крюки, на которых развешана кухонная утварь.
- Почему так? – решился на новый вопрос Олег, осматривая жилище.
- А зачем мне что-то изменять в привычном для тебя устое? Здесь есть всё необходимое для жизни. Людям не надо больше, лишь крыша над головой, укрывающая от непогоды, место для сна и место для пищи. Вы не звери, вам нужен некий уклад, но не более того, что есть в этом доме.
- А здесь бывает непогода?
- Конечно!
На миг Олегу показалось, что Юза щёлкнул пальцами, но это было лишь представление самого Олега о произошедшем. Нет, Бог ничего не сделал. Просто небо потемнело в мгновение ока, погрузив комнату в полумрак, и по крыше густо и дробно забарабанили крупные капли, в секунды сорвавшиеся и сгустившиеся до плотной пелены летнего грозового ливня.
- Ух как! – воскликнул пораженный краснодеревщик.
- Ага, вот так, - Юза снова улыбнулся как ребёнок, которому удалась шалость.
Он много смеялся, этот Бог. Пока показывал дом и всё пояснял, где чего лежит и если чего не хватает, то как и где это взять или смастерить. Смеялся, когда под вечер разжигал огонь в камине, натурально возясь с дровами и сетуя на то, что сначала надо укрывать поленницу, а после уж устраивать грозу. Объяснял, что ему нравится жить как люди, и снова смеялся. Отсыревшие поленья дымили, сопротивлялись, но в итоге всё равно окутались языками пламени, окрашивая комнату в багровые тона. Олег сначала не понимал, но постепенно тоже втянулся в развлечение под названием «жизнь». Это и была самая настоящая жизнь, приносящая радость от творенья рук своих. Простота желаний: огонь в очаге, сытный ужин. И спокойная умиротворённая беседа. А ещё Олег понял, что Бог не одинок, как могло показаться на первый взгляд. Ведь он живёт среди людей и постоянно с ними. Вот только рай пустует, никто в него не хочет приходить.
- Почему ты не пустишь сюда всех?
- Тогда они превратят рай в то, во что превратили свой мир. Это ведь не первый раз случается. И мне придётся новый создавать. Но этот ещё молодой совсем.
- Получается, что прежний мир тоже был когда-то раем?
- Конечно. Его постепенно заселили. А потом превратили в то, во что превратили.
На какой-то миг Олегу стало грустно. И он заметил такую же грусть в глазах Юзы. Наверное, это свойственно всем родителям, которые видят, что их дети идут куда-то не туда.
- Но почему ты им не запретишь такое делать с миром?
- Потому что они не звери. У них есть разум, а значит, и свобода выбора. И только человек может решить, как ему жить, что ему важно, чем он дорожит, какие ценности ставит для себя превыше всего. В этом и есть ценность людей. Зачем мне ещё один вид безмолвных покорных животных? Ведь иногда они всё же приходят ко мне. Те, кто понял, что по-настоящему важно и ценно.
- Но разве ты им не посылаешь испытания?
- Я? Нет. Люди достаточно изобретательны в нахождении проблем. Зачем мне это делать? Они сами справляются. Если разобрать жизнь каждого, то можно увидеть, какие он ошибки совершил и как за это поплатился.
- А как же случайности?
- Случайностей не бывает. Но есть вопрос общности. Иногда происходит так, что человек расплачивается за ошибки общества. Не я придумал и породил маньяков, жертвой которых может стать любой, но общество, которое живёт иными ценностями, отличающимися от тех, что заложены изначально. Не я породил преступность, не мне и отвечать за всех тех, кто убит или ограблен.
- А как же войны и болезни?
- Войны на совести общества. Болезни – нет, это не испытание, это попытка заставить людей задуматься над тем, что действительно ценно.
- А грехи и расплата за них? Разве этого нет?
- Нет. Я не придумывал законов и ничего не запрещал. Ведь достаточно того, чего достаточно: крыши над головой, теплой постели, сытной еды, кого-то рядом, с кем можно поговорить. И есть желания, к которым хочется стремиться. Вот ты хотел создавать вещи из дерева, и делал это. Разве ты беспокоился о том, что о тебе думают и говорят, какой доход это тебе приносит, какой статус в обществе? Нет, ты просто занимался любимым делом, отбросив все условности.
- Разве этого достаточно, чтобы быть безгрешным?
- Ты задаёшь вопросы, на которые знаешь ответы. Грех, как и ад, придумали люди. Я ничего не запрещал, но дал людям чувство стыда. Вложил в них совесть. Вместо того чтобы следовать этим двум понятиям, люди придумали оправдания себе, даже не догадываясь, что тем самым создали пыточную камеру, в которую отправляются по собственной воле.
- И ты не наказываешь?
- Нет, не наказываю. Но иногда вмешиваюсь. Если вижу, что человек загнал себя в тупик, из которого самостоятельно не выберется, если его ад стремится к бесконечности, я вмешиваюсь и вынимаю такого человека из его собственного ада. И даю новую жизнь и новый шанс.
Олег надолго замолчал, пытаясь переварить услышанное, сложить все фрагменты мозаики и осознать, как же оно на самом деле происходит. Легче всего было брать в пример себя, вспоминать, когда он останавливался от того, чтобы совершить нечто такое, что для себя считал постыдным. И понимал, что если бы хоть раз переступил черту, то возврата назад не было бы. Если бы хоть раз поднял руку на человека, то это повторилось бы снова. Если бы украл или оболгал. Если бы убил. Простая истина – нет иного закона, кроме совести. Преступившие однажды никогда не отмоются. И будут повторять снова и снова, заглушая совесть, убивая её, но внутри себя всё равно будучи уверенными, что совершили грех и нет им прощения.
Вечер сменился ночью, а они всё сидели у огня и говорили. Бог и единственный человек в раю. Олег больше спрашивал, рассказывал мало. Да и о чём он мог рассказать Юзе, если тот и без того знал всю его историю, всю его жизнь держал в своих ладонях словно книгу, которую давно прочёл. Краснодеревщику было немного странно. Он не чувствовал того выспреннего поклонения и восхищения, священного трепета, который вроде как полагался. Скорее удивление, невероятное спокойствие и простое умиротворение. Словно это правильно, словно должно быть именно так и не иначе: сидеть и говорить с Богом. Робость давно прошла, уступив место осознанию. И Олег спрашивал. Так и не смог удержаться от вопроса, почему же он один пришел в рай, ведь таких как он - очень много: обычных людей, которые живут обычной жизнью, не нарушая закон совести, но и особой праведностью не увенчаны. Юза пояснил. Рассказал, что для того, чтобы попасть в рай, нужно всего лишь захотеть. Это последнее желание, не более того. Вот Олег хотел встретиться с Богом, и это случилось. Другие думают о другом. Конечно же, не все попадают в собственный вымышленный ад. Многие мечтают о втором шансе. И получают его, рождаясь снова. А еще есть такие, которые попадают в мечту, ведь не только ад можно для себя построить, но и свой собственный рай. Правда, он не настоящий и там нет Юзы, но и такие мечты имеют право на осуществление. Но есть и те, которые отгородились страхом или неверием. Они тоже уходят в новую жизнь, но со всем этим грузом. Им сложнее. Рождаясь заново, они подсознательно боятся и всё так же не верят. И совершают ошибку за ошибкой, постепенно выстраивая ад по посмертию.
- Даже не верится. Просто захотеть, и хоп – уже в раю.
- Да неужели? – Юза улыбался.
- А ты шутник.
- Если бы у меня не было чувства юмора, то откуда оно взялось бы у вас?
Он говорил простые вещи таким же простым и понятным языком. В нём не было одухотворённой высокопарности, патетичных словес, он говорил, а не вещал. Когда Олег засомневался, сказал, что Бог не может так разговаривать, Юза рассмеялся, ответив, что если к нему придёт поэт, любимец муз, то с поэтом он будет говорить на его языке, но зачем же создавать трудности в общении с другими. Крохотный нюанс, чтобы любой человек не чувствовал себя здесь чужаком и мог спокойно говорить, не пытаясь изменить привычное течение речи.
- Я не такой, каким вы меня представляете или хотите видеть, но такой, который понятен и необходим каждому.
Он действительно был не такой. Не благостный старец, не сиятельный вершитель судеб, не красавец-эталон. Но если бы Олег задался целью определить, к какой из рас можно отнести Юзу, то запутался бы. Словно всё перемешалось в нём. Смуглая красноватая кожа и светлые ладони, но волосы темно-русые, черты лица подойдут как славянину, так и европейцу, а вот в разрезе глаз есть что-то азиатское, причем не разобрать, ближе к китайцам или арабам. Но всё это не возведено в абсолют, а словно тонкими мазками, нюансами. И в тоже время – два раза не взглянешь. Ничего примечательного не было во внешности Юзы, мимо такого на улице сто раз пройдёшь и на сто первый не обратишь внимания. Обрядить в джинсы и рубашку, так и вовсе растворится в толпе.
__________________
I
Олег увидел яркое свечение где-то в районе Боричева тока. Окна квартиры выходили на Андреевскую гору, и спуск был как на ладони. Олег сперва подумал, что случился пожар, но отсвет светлого столпа не выглядел разбушевавшимся огнём, он был тих и спокоен, приносил непонятное умиротворение и звал. К себе. В себя. Свечение скорее походило на маяк, указатель. Пожилой пенсионер, Олег Макарович Сташко нервно передёрнулся и огляделся по комнате, внезапно поймав мысль, что ощущает себя никак не Макаровичем и вовсе не Сташко. Он чувствовал и понимал себя просто Олегом, словно сбросился весь груз лет, давивший на плечи, пригибающий к земле одинокого старика.
читать дальше- Додавили… - хрипло проронил Олег, увидев на полу распростёртое собственное тело. Будничное ровное осознание, что жизнь закончилась. Сейчас ночь. Наверное, утром прибежит соседский Ванька на очередной урок. Каникулы, вольное время для школяров. А этот вот повадился, всё по дереву резать учится. Упорный попался. И вроде хулиган хулиганом, как и все прочие мальчишки, да только вот другой. Не бегает по подворотням, не курит, не пьянствует с друзьями, не сиживает часами перед телевизором. Привязался к старому краснодеревщику, мол, деда, научи. Олег долго гнал мальчишку от себя, ворчал, а потом сдался, взял в подмастерья. Вроде и сам справлялся с редкими заказами, да только года не те, чтобы всё самому. А этот вот… настырный. Мать возмущалась сначала, а потом благодарить стала. Дитё при деле – уж всяко лучше, чем на улице.
Олег и сам радовался, но скрывал. Он никогда не жалел, что не обзавелся семьёй и не настрогал маленьких Сташко. Вспоминая своё детство, он не осмелился взять на себя ответственность и считал это своей заслугой – уж лучше вовсе без детей, чем сделать их несчастными, недодать внимания и любви, каких-то благ мирских, чтобы не хуже чем у других. Краснодеревщик отдавал себе отчёт, что живет несколько по иным правилам, чем большинство людей. У него даже телевизора не было. Не потому, что он не мог себе позволить, а потому что не считал эту вещь необходимой. Но в жизни тех женщин, которые могли стать его женами, было слишком много вещей и понятий, которые Олег не разделял. И если с женой он смог бы сладить, то с детьми – нет. Хотя бы потому, что им пришлось бы ходить в школу и жить в обществе, перенимая от того иные ценности, и, как следствие, обижаясь на отца за ущемление неких прав. Рано или поздно, назрел бы конфликт. И всем стало бы плохо. Поэтому Олег не заводил детей.
Конечно же, соседи жалели одинокого старика, хоть и наталкивались на полное недоумение в ответ. Старик упорно не хотел считать себя несчастным и никому не нужным. Он был весел и жизнерадостен, и в меру строг, серьёзен. А ещё искренне считал, что нужен Богу, и что тот никому не даёт жизнь просто так. Знакомые посмеивались, ведь Олег Макарович отличался весьма резким, даже негативным отношением к церкви и религии. Да и праведником точно не был: дерево не посадил, дом не построил, детей не взрастил. Жил в маленькой квартирке, превращенной в мастерскую. Здесь родился, здесь и умер. Пил иногда горькую, когда по праздникам, а когда и ради аппетита, в молодости за девками побегал, погулял своё. А потом как-то остепенился и весь отдался ремеслу. Однако не был он ни гениальным, ни даже талантливым. Работал с деревом долго и упорно, работы отличались качеством, но на музейные шедевры точно не тянули. Тем не менее, все отмечали, что мастер очень любит своё дело и вкладывает в него душу. Он отмахивался, мол, для людей стараюсь, а не для выставок и славы. И был в этом категоричен.
И вот теперь Олег стоял посреди комнаты и понимал, что свет тот на Боричевом току – для него. Его маяк и путеводитель. Теперь ему туда. А миру останется пустое старческое тело. Как-то да похоронят. Завещал кремировать, ведь всё равно некому на могилу ходить. Квартиру Ваньке отписал, но не хотел, чтобы мальчишка был привязан к могильной плите в фальшивой благодарности.
Мысли были странные и путанные. Единственно – не было страха. Разве что некое понимание того, что путь закончен. И начинается другой. В этом Олег не сомневался, как никогда не сомневался в том, что Бог есть. И что он, Олег Макарович Сташко предстанет перед ним в назначенный час. И спросит. Вопросов было много, но, наверняка, не больше, чем у любого человека. С такими мыслями он вышел из квартиры и отправился на свет, немного успокаивая волнение тем, что нет никакого туннеля, есть просто указатель. И не где-то в неведомых пространствах, а здесь, в нескольких сотнях шагов, посреди большого города, наполненного жизнью.
Светился дом. Точнее – ворота во двор. Обычный частный дом, не отличающийся ничем от прочих частных домов города: таких хоть на Печерске, хоть на Ветряных горах. Но немного удивительно обнаружить такой дом здесь, на Боричевом току, где в основном архитектурные памятки послепожарной застройки – крепкие старинные деревянные здания не более двух этажей в высоту. И всё же дом не отличался от других, был органично вписан в улицу. И незаметен, если бы не свет. У ворот на столбе висел колокол. В какой-то момент Олег понял, что именно колокол не замечают прохожие, те редкие ночные гуляки, которым даже в полночь в охотку побродить по Подолу. Не замечают, впрочем, и самого Олега. А вот дом и ворота видны всем. Краснодеревщик ухмыльнулся своей догадке и протянул руку к шнуру. Едва раздался медный звон, распахнулась калитка. Привратник оказался молодым человеком среднего роста и среднего же телосложения. В ясном, как дневной, свете Олег мог отчетливо разглядеть привратника, хотя на город давно опустилась ночь. Одет он был в богато вышитую рубаху навыпуск под кушак, прикрытую такой же расшитой жилеткой, тёмные штаны заправлены в мягкие сапоги. Чуть длинноватые, закрывающие уши, волосы были не тёмными, но и не светлыми, такие называют тёмно-русыми. Глаза живые, едва ли не искрятся, но тёмные, как переспелая ежевика. Черты лица привратника были настолько правильными и ровными, что не запоминались. Олег отметил про себя, что ни за что не смог бы описать это лицо, а прочее во внешности встречавшего не вызывало никаких эмоций: лубочная картинка, парень из древней деревни. А уж славянской или европейской, а то и азиатской – неведомо, всем подойдёт такой наряд и от всех отличается.
- Ты – Пётр? – Олег даже растерялся, глядя на привратника. Даже не будучи религиозным, он ожидал другого.
- Нет, я – Юза. Но вы зовёте меня Богом, - ответил юноша, едва подавив смешок.
- А Пётр где? – краснодеревщик хоть и воспринял спокойно факт своей кончины, но внезапно оробел, не сколько веря, сколько чувствуя и понимая, что перед ним действительно Бог.
- А мне откуда знать? Это вы его придумали, а не я. Но ты не стой, проходи, будет ещё время поговорить.
- Мне куда?
- Вестимо, в рай.
- Но разве я праведник?
- Вот вы… люди. Раз сюда пришел, значит дальше одна дорога – в рай. Всё равно кроме него ничего нет.
- А как же ад? – Олег всё больше удивлялся, но смелел, делая шаг к калитке.
- А ада нет. Вернее, свой ад каждый носит в себе. Но я его не создавал, вы сами постарались.
Олег снова оробел под осуждающим взглядом Бога. Но не остановился, хоть и замолчал. Решил, что для вопросов действительно ещё время будет. Сложившаяся ситуация подсказывала, что к Богу не так сложно попасть и никаких препон никто чинить не станет. Какие уж препоны, если он сам встречает у ворот и провожает в рай? Вот только какой он, этот рай?
Какой он, Олег увидел, едва за его спиной захлопнулась калитка.
- Пойдём? – Бог взял краснодеревщика за руку и повёл за собой.
Это был свет. Нет, не слепящий, не «божественный». Это был свет полуденного летнего солнца в безоблачном небе. Потерев глаза, дабы удостовериться, что они не врут, Олег увидел, что стоит просто посреди неба. Наверное, немного ниже, чем летают самолёты. Стоит там, где птицы прокладывают свои воздушные пути. И видит под ногами целый мир, планету, утопающую в лесах, распластавшуюся степями и пустынями, разрезанную реками, вздыбившуюся горами, укутанную водами морей и океанов. Прекрасную чистую планету. Но обычную. Олег потёр глаза ещё раз, чтобы действительно поверить в увиденное. Рай оказался обычным миром. Даже вполне привычным и узнаваемым. Он оказался копией того мира, из которого пришёл Олег. Только без людей. Нигде ни одного поселения, не говоря уже про города. Нетронутая природа во всём своём великолепии. И лишь потом понял отличие. По воздуху над землей плыли острова. Небольшие, да и немного их было. Размером даже разве что с Труханов на Днепре. Олег насчитал пять островов.
- А этот – твой, внезапно произнёс Юза, выдёргивая Олега из недоумения и созерцания. После слов под ногами образовалась лестница, ведущая к одному из островов. – Нет, можно и без лестницы, воздух выдержит. Но для тебя так сподручней и привычней.
- А если я без тебя куда-то захочу пойти? – Олег понял, что спросил глупость, но осознал это слишком поздно.
- Просто пожелай, и она появится.
- Просто пожелать?
- Конечно. Это же рай, - Бог рассмеялся.
- Но почему он такой?
- Как это почему? Потому что он идеален. Разве вы не считаете, что рай – это идеальное место?
- Но чем же он отличается от моего мира кроме этих островов? – Олег превратился в изваяние недоумения.
- Да ничем. Просто я пользуюсь им аккуратно, чего нельзя сказать о людях. Им было дано такое же идеальное место. Всё, что в вашем мире нехорошо – вы сделали сами.
- А люди где? Те, что попали в рай?
- Вот стоит один передо мной и задаёт вопросы. А больше никого и нет.
- Как никого?
- Никого. Никто не захотел прийти. Но давай уже пойдём. В твой новый дом.
Олег не стал спрашивать дальше, решив оставить этот вопрос на потом. И медленно побрёл за Богом к острову, на котором виднелся небольшой домик, утопающий в зелени садов. А ещё проследил взглядом за рукопожатием. Немного удивился собственной помолодевшей ладони, но понял самостоятельно, что так задумано, что входящим в рай действительно даруется вечная молодость. И обратил внимание, как держит его руку Юза – почти испуганно, почти не веря, что кого-то держит. Так ребёнок цепляется за того, кто поддался его уговорам и пошёл посмотреть на чудо, которое придумал и построил этот ребёнок.
Вблизи летающий остров выглядел ещё проще, чем с высоты птичьего полёта. Он был круглым и полностью засаженным деревьями и кустами. Небольшой домик, поросший плющом, пятачок дворика перед крыльцом, беседка, увитая цветами: всё это больше походило на маленькую ухоженную дачу, чем на райские кущи. Везде чувствовалась рука рачительного хозяина, не чуждого тонкой деревенской эстетики, словно модный дизайнер с удивительной точностью стремился передать очарование затишья пасторали. Перегнувшись через бортик живой изгороди, Олег увидел, что снизу остров монолитен и закруглен, как перевернутый купол.
Внутри дом оказался таким же простым и уютным, каким выглядел снаружи. Большая комната и кухня, лестницы на чердак и в подвал. Простая деревянная мебель, но добротная и не лишенная изящества, что не мог не отметить краснодеревщик. Как не мог не отметить и того, что в доме нет ничего лишнего, никаких кичливых убранств или предметов, которые по сути не нужны, но как бы украшают. Кровать в небольшой нише за ширмой, ограждающей от дневного света, очаг камина с двумя простыми креслами, большой обеденный стол на кухне и плита, несколько полочек на стенах и крюки, на которых развешана кухонная утварь.
- Почему так? – решился на новый вопрос Олег, осматривая жилище.
- А зачем мне что-то изменять в привычном для тебя устое? Здесь есть всё необходимое для жизни. Людям не надо больше, лишь крыша над головой, укрывающая от непогоды, место для сна и место для пищи. Вы не звери, вам нужен некий уклад, но не более того, что есть в этом доме.
- А здесь бывает непогода?
- Конечно!
На миг Олегу показалось, что Юза щёлкнул пальцами, но это было лишь представление самого Олега о произошедшем. Нет, Бог ничего не сделал. Просто небо потемнело в мгновение ока, погрузив комнату в полумрак, и по крыше густо и дробно забарабанили крупные капли, в секунды сорвавшиеся и сгустившиеся до плотной пелены летнего грозового ливня.
- Ух как! – воскликнул пораженный краснодеревщик.
- Ага, вот так, - Юза снова улыбнулся как ребёнок, которому удалась шалость.
Он много смеялся, этот Бог. Пока показывал дом и всё пояснял, где чего лежит и если чего не хватает, то как и где это взять или смастерить. Смеялся, когда под вечер разжигал огонь в камине, натурально возясь с дровами и сетуя на то, что сначала надо укрывать поленницу, а после уж устраивать грозу. Объяснял, что ему нравится жить как люди, и снова смеялся. Отсыревшие поленья дымили, сопротивлялись, но в итоге всё равно окутались языками пламени, окрашивая комнату в багровые тона. Олег сначала не понимал, но постепенно тоже втянулся в развлечение под названием «жизнь». Это и была самая настоящая жизнь, приносящая радость от творенья рук своих. Простота желаний: огонь в очаге, сытный ужин. И спокойная умиротворённая беседа. А ещё Олег понял, что Бог не одинок, как могло показаться на первый взгляд. Ведь он живёт среди людей и постоянно с ними. Вот только рай пустует, никто в него не хочет приходить.
- Почему ты не пустишь сюда всех?
- Тогда они превратят рай в то, во что превратили свой мир. Это ведь не первый раз случается. И мне придётся новый создавать. Но этот ещё молодой совсем.
- Получается, что прежний мир тоже был когда-то раем?
- Конечно. Его постепенно заселили. А потом превратили в то, во что превратили.
На какой-то миг Олегу стало грустно. И он заметил такую же грусть в глазах Юзы. Наверное, это свойственно всем родителям, которые видят, что их дети идут куда-то не туда.
- Но почему ты им не запретишь такое делать с миром?
- Потому что они не звери. У них есть разум, а значит, и свобода выбора. И только человек может решить, как ему жить, что ему важно, чем он дорожит, какие ценности ставит для себя превыше всего. В этом и есть ценность людей. Зачем мне ещё один вид безмолвных покорных животных? Ведь иногда они всё же приходят ко мне. Те, кто понял, что по-настоящему важно и ценно.
- Но разве ты им не посылаешь испытания?
- Я? Нет. Люди достаточно изобретательны в нахождении проблем. Зачем мне это делать? Они сами справляются. Если разобрать жизнь каждого, то можно увидеть, какие он ошибки совершил и как за это поплатился.
- А как же случайности?
- Случайностей не бывает. Но есть вопрос общности. Иногда происходит так, что человек расплачивается за ошибки общества. Не я придумал и породил маньяков, жертвой которых может стать любой, но общество, которое живёт иными ценностями, отличающимися от тех, что заложены изначально. Не я породил преступность, не мне и отвечать за всех тех, кто убит или ограблен.
- А как же войны и болезни?
- Войны на совести общества. Болезни – нет, это не испытание, это попытка заставить людей задуматься над тем, что действительно ценно.
- А грехи и расплата за них? Разве этого нет?
- Нет. Я не придумывал законов и ничего не запрещал. Ведь достаточно того, чего достаточно: крыши над головой, теплой постели, сытной еды, кого-то рядом, с кем можно поговорить. И есть желания, к которым хочется стремиться. Вот ты хотел создавать вещи из дерева, и делал это. Разве ты беспокоился о том, что о тебе думают и говорят, какой доход это тебе приносит, какой статус в обществе? Нет, ты просто занимался любимым делом, отбросив все условности.
- Разве этого достаточно, чтобы быть безгрешным?
- Ты задаёшь вопросы, на которые знаешь ответы. Грех, как и ад, придумали люди. Я ничего не запрещал, но дал людям чувство стыда. Вложил в них совесть. Вместо того чтобы следовать этим двум понятиям, люди придумали оправдания себе, даже не догадываясь, что тем самым создали пыточную камеру, в которую отправляются по собственной воле.
- И ты не наказываешь?
- Нет, не наказываю. Но иногда вмешиваюсь. Если вижу, что человек загнал себя в тупик, из которого самостоятельно не выберется, если его ад стремится к бесконечности, я вмешиваюсь и вынимаю такого человека из его собственного ада. И даю новую жизнь и новый шанс.
Олег надолго замолчал, пытаясь переварить услышанное, сложить все фрагменты мозаики и осознать, как же оно на самом деле происходит. Легче всего было брать в пример себя, вспоминать, когда он останавливался от того, чтобы совершить нечто такое, что для себя считал постыдным. И понимал, что если бы хоть раз переступил черту, то возврата назад не было бы. Если бы хоть раз поднял руку на человека, то это повторилось бы снова. Если бы украл или оболгал. Если бы убил. Простая истина – нет иного закона, кроме совести. Преступившие однажды никогда не отмоются. И будут повторять снова и снова, заглушая совесть, убивая её, но внутри себя всё равно будучи уверенными, что совершили грех и нет им прощения.
Вечер сменился ночью, а они всё сидели у огня и говорили. Бог и единственный человек в раю. Олег больше спрашивал, рассказывал мало. Да и о чём он мог рассказать Юзе, если тот и без того знал всю его историю, всю его жизнь держал в своих ладонях словно книгу, которую давно прочёл. Краснодеревщику было немного странно. Он не чувствовал того выспреннего поклонения и восхищения, священного трепета, который вроде как полагался. Скорее удивление, невероятное спокойствие и простое умиротворение. Словно это правильно, словно должно быть именно так и не иначе: сидеть и говорить с Богом. Робость давно прошла, уступив место осознанию. И Олег спрашивал. Так и не смог удержаться от вопроса, почему же он один пришел в рай, ведь таких как он - очень много: обычных людей, которые живут обычной жизнью, не нарушая закон совести, но и особой праведностью не увенчаны. Юза пояснил. Рассказал, что для того, чтобы попасть в рай, нужно всего лишь захотеть. Это последнее желание, не более того. Вот Олег хотел встретиться с Богом, и это случилось. Другие думают о другом. Конечно же, не все попадают в собственный вымышленный ад. Многие мечтают о втором шансе. И получают его, рождаясь снова. А еще есть такие, которые попадают в мечту, ведь не только ад можно для себя построить, но и свой собственный рай. Правда, он не настоящий и там нет Юзы, но и такие мечты имеют право на осуществление. Но есть и те, которые отгородились страхом или неверием. Они тоже уходят в новую жизнь, но со всем этим грузом. Им сложнее. Рождаясь заново, они подсознательно боятся и всё так же не верят. И совершают ошибку за ошибкой, постепенно выстраивая ад по посмертию.
- Даже не верится. Просто захотеть, и хоп – уже в раю.
- Да неужели? – Юза улыбался.
- А ты шутник.
- Если бы у меня не было чувства юмора, то откуда оно взялось бы у вас?
Он говорил простые вещи таким же простым и понятным языком. В нём не было одухотворённой высокопарности, патетичных словес, он говорил, а не вещал. Когда Олег засомневался, сказал, что Бог не может так разговаривать, Юза рассмеялся, ответив, что если к нему придёт поэт, любимец муз, то с поэтом он будет говорить на его языке, но зачем же создавать трудности в общении с другими. Крохотный нюанс, чтобы любой человек не чувствовал себя здесь чужаком и мог спокойно говорить, не пытаясь изменить привычное течение речи.
- Я не такой, каким вы меня представляете или хотите видеть, но такой, который понятен и необходим каждому.
Он действительно был не такой. Не благостный старец, не сиятельный вершитель судеб, не красавец-эталон. Но если бы Олег задался целью определить, к какой из рас можно отнести Юзу, то запутался бы. Словно всё перемешалось в нём. Смуглая красноватая кожа и светлые ладони, но волосы темно-русые, черты лица подойдут как славянину, так и европейцу, а вот в разрезе глаз есть что-то азиатское, причем не разобрать, ближе к китайцам или арабам. Но всё это не возведено в абсолют, а словно тонкими мазками, нюансами. И в тоже время – два раза не взглянешь. Ничего примечательного не было во внешности Юзы, мимо такого на улице сто раз пройдёшь и на сто первый не обратишь внимания. Обрядить в джинсы и рубашку, так и вовсе растворится в толпе.
@темы: А иногда я графоманю...
-
-
24.03.2012 в 19:45-
-
24.03.2012 в 19:48-
-
24.03.2012 в 19:53-
-
24.03.2012 в 19:56-
-
24.03.2012 в 20:01-
-
24.03.2012 в 20:09-
-
24.03.2012 в 20:30-
-
24.03.2012 в 20:31-
-
24.03.2012 в 20:35