Уже становится интересно, кого Феникс добьет раньше: меня или Ласточкина?
- Я даже дышать боюсь...
- Зачем?
- Чтобы не мешать тебе цитировать великого меня.
- Зачем?
- Чтобы не мешать тебе цитировать великого меня.
вторник, 10 января 2012
Эту запись мне хотелось бы посвятить одному замечательному человеку. И, возможно, она даже догадается, что это о ней. О ней хочется писать и говорить. И при каждом упоминании об этой женщине мой цинизм сворачивается калачиком и прячется на задворках сознания. Остается лишь умопомрачительная мурлычность и тепло.
Не скажу, что в жизни этой женщины всё гладко и безоблачно. Бывает разно, бывают и есть проблемы и вопросы, разрешимые и неразрешимые. Не могу сказать, что она всегда улыбается и дышит позитивом. Ей тоже бывает больно и сложно, и, наверняка, иногда она плачет от несправедливости. Но… когда ей так, как сказано выше, она не несёт свой негатив. Не прячет его за маской позитива. Она просто не включает комп и не входит на дайрик. Не выпячивает свои проблемы, но и не маскирует их за фальшивой улыбкой. Просто молчит и ждет, пока настроение изменится. Естественно, у неё есть близкие, с которыми она может разделить свои тревоги и поделиться неприятностями. У неё есть любимый и любящий муж, и кожей ощущается, что эта женщина счастлива в браке.
Я читаю её дневник. Молча. Не комментирую и не влезаю. Я прихожу туда погреться и восхититься настолько сильным и счастливым человеком. Ведь она счастлива лишь потому, что может видеть счастье, ощущать его и… делиться этим счастьем с окружающими. Потрясающе тёплый светлый человечек, которому хочется дарить лишь самые добрые и красивые сказки. Потому что она просто есть и с ней не надо света.
Не скажу, что в жизни этой женщины всё гладко и безоблачно. Бывает разно, бывают и есть проблемы и вопросы, разрешимые и неразрешимые. Не могу сказать, что она всегда улыбается и дышит позитивом. Ей тоже бывает больно и сложно, и, наверняка, иногда она плачет от несправедливости. Но… когда ей так, как сказано выше, она не несёт свой негатив. Не прячет его за маской позитива. Она просто не включает комп и не входит на дайрик. Не выпячивает свои проблемы, но и не маскирует их за фальшивой улыбкой. Просто молчит и ждет, пока настроение изменится. Естественно, у неё есть близкие, с которыми она может разделить свои тревоги и поделиться неприятностями. У неё есть любимый и любящий муж, и кожей ощущается, что эта женщина счастлива в браке.
Я читаю её дневник. Молча. Не комментирую и не влезаю. Я прихожу туда погреться и восхититься настолько сильным и счастливым человеком. Ведь она счастлива лишь потому, что может видеть счастье, ощущать его и… делиться этим счастьем с окружающими. Потрясающе тёплый светлый человечек, которому хочется дарить лишь самые добрые и красивые сказки. Потому что она просто есть и с ней не надо света.
воскресенье, 08 января 2012
Начну писать курсивом - стану Кингом.
ЗЫ. ПЧшкам лучше не заморачиваться над смыслом сказанного, оно из контекстного вывода по словам одной мадам. Ох уж мне эти мадамы с ЭФа.
ЗЫ. ПЧшкам лучше не заморачиваться над смыслом сказанного, оно из контекстного вывода по словам одной мадам. Ох уж мне эти мадамы с ЭФа.
суббота, 07 января 2012
Пропал голос. Разговариваю шепотом. Народ потихоньку начинает ржать надо мной. Изверги!
понедельник, 02 января 2012
Все пишут новогодние посты. А я не буду. Львов снова обломался, не любит меня этот город. Но вот Юрай в шесть утра в красным мешком, полным подарочных коробок... в общем, дамы-господа, вы когда-нить видели постановщика новогодних шоу после прямого эфира? Я видел. Мне хватило! А вообще всё было мило и няшно. Словами не передать. И не буду пытаться.
Это не лечится. Не выветривается, не вытравливается.
Незримая лестница. И всегда обрывается.
Это где-то за мыслями, где-то за разумом прерывается.
Бесконечность, за которой лишь имя.
Вереница звуков в два слога, где-то за ритмом сердца.
Или в один. И за гранью боли.
Это всего лишь то, что вынуждает прогрессировать безумство.
И то, что серебрится нервною слезой.
Это лишь то, что навсегда со мной, что трепетно и больно.
И потому так радостно и резко.
Неудержимо до срыва пульса. Когда так ядовито в сердце,
Которое не делится. Потому что ты…
Ты есть. Всегда со мной. Во мне. Не выгореть и не отболеть.
Не вычеркнуть. Не разорвать.
И остаётся лишь гореть. Хотя бы памятью и светом.
И тем незримым пеплом, которым опадают в руки
Мои мечты.
Пусть притупилось, но не остынет никогда.
И все ещё дает ту силу,
Что позволяет быть собой, пусть даже пробуя других и изменяя.
И отвергая, потому что не нужны.
Тупая боль вместо яростного горения.
Что ж, тоже сила. Неисчерпаемый источник.
И всё, чем я живу – тебе.
Пусть даже так.
Незримая лестница. И всегда обрывается.
Это где-то за мыслями, где-то за разумом прерывается.
Бесконечность, за которой лишь имя.
Вереница звуков в два слога, где-то за ритмом сердца.
Или в один. И за гранью боли.
Это всего лишь то, что вынуждает прогрессировать безумство.
И то, что серебрится нервною слезой.
Это лишь то, что навсегда со мной, что трепетно и больно.
И потому так радостно и резко.
Неудержимо до срыва пульса. Когда так ядовито в сердце,
Которое не делится. Потому что ты…
Ты есть. Всегда со мной. Во мне. Не выгореть и не отболеть.
Не вычеркнуть. Не разорвать.
И остаётся лишь гореть. Хотя бы памятью и светом.
И тем незримым пеплом, которым опадают в руки
Мои мечты.
Пусть притупилось, но не остынет никогда.
И все ещё дает ту силу,
Что позволяет быть собой, пусть даже пробуя других и изменяя.
И отвергая, потому что не нужны.
Тупая боль вместо яростного горения.
Что ж, тоже сила. Неисчерпаемый источник.
И всё, чем я живу – тебе.
Пусть даже так.
четверг, 22 декабря 2011
На восток. Всегда в противную от заката сторону. Когда весенние пашни ещё не пересыпались зерном, не взбухли под ретивым плугом, насыщая окрестности густым и жирным запахом сырой земли. Мимо тяжелых облаков, всё еще грозящих разразиться поздним снегом. Туда, за голодом, за обветшавшей черепичной крышей, прячущей тленный запах позднего обеда. Когда зима отходит, отступает, и голые, едва ли не обглоданные ветви тревожно увивают стены дома на отшибе. Еще не взорванные почками. И оттого – бесполезные. Потом, только потом, промозглой сизой осенью отяжелятся кистями дикого винограда, ползущими по зелёным облупленным стенам, осядут зернышками в страждущих желудках перелётных. Но не нас. Как невозможно скучна осень, пышна и предсказуема. И как радостно взывает новыми восходами весна. Стылыми, мрачными. Когда край небосвода загромождается мглой запоздалого снегопада. Когда ущербным брошенным голодным людям, что поселились на отшибе, остаётся лишь одно – умереть. Угаснуть в отчуждении, ненужности, безмолвно сникнуть, обглодав собственные пальцы и не найдя насыщения. О, это просто пир. И на него приходим мы. Вороны. Разноголосой стаей ныряя в выбитые просветы рам, обхаживая новые владения. И празднуя весну, склоняясь над прогнившей плотью нового вестника прихода смены года. Когда стылые пашни ещё не пересыпались зерном. Время ворон. Тяжелых облаков и лёгкого мороза. Везде и всегда гортанным клёкотом возвещать начало жизни, сметая без остатка зимние дары.
"Сказка о Кнегше" победила на конкурсе "Зимней сказки". Мелочь, а приятно. Тем более, что соперники были достойные.
среда, 21 декабря 2011
В одной деревне жил дятел. Пригрелся у людей в тепле, да всё деревья долбит. И день, и ночь долбит, покоя не даёт. То тут, то там раздается дробный перестук.
Как-то по зиме поставили люди ёлку возле клуба, игрушками украсили, гирлянды развесили. Видит дятел – новое дерево. И ну его долбить. А тут как раз электрик проверял гирлянды, ну и включил их. Попал дятел по проводу, закоротило. Вспыхнула ёлочка вместе с дятлом, да и сгорела.
Не будь дятлом, не порти людям праздник.
В лесу родилась ёлочка. Маленькая да колючая, зелёная, пушистая. Росла ёлочка у самой опушки да всё на город поглядывала, на огни его разноцветные. И захотелось ёлочке таких же огней. Начала она из чащи всё ближе и ближе к опушке подбираться да на людей засматриваться. Старшие её останавливали, всё больше в ветки прятали. А ёлочка, знай своё, высовывается да высовывается. И как-то по зиме довысовывалась: увидели лесорубы пушистую да пригожую ёлку и срубили, унесли в город. Там ёлочку продали. Попала она в дом большой и светлый, нарядили ёлку в игрушки блестящие да огни разноцветные. Сияет ёлочка, счастливая. Несколько дней сияет. А потом иголки пожелтели и начали осыпаться. Покачали головой люди да и выбросили ёлочку на помойку.
Лежит ёлка на помойке, думу думает, что если тебя купили да мишурой обвесили, то выбросят, едва товарный вид потеряешь, а значит – не высовывайся, пока зелёная.
Как-то по зиме поставили люди ёлку возле клуба, игрушками украсили, гирлянды развесили. Видит дятел – новое дерево. И ну его долбить. А тут как раз электрик проверял гирлянды, ну и включил их. Попал дятел по проводу, закоротило. Вспыхнула ёлочка вместе с дятлом, да и сгорела.
Не будь дятлом, не порти людям праздник.
***
В лесу родилась ёлочка. Маленькая да колючая, зелёная, пушистая. Росла ёлочка у самой опушки да всё на город поглядывала, на огни его разноцветные. И захотелось ёлочке таких же огней. Начала она из чащи всё ближе и ближе к опушке подбираться да на людей засматриваться. Старшие её останавливали, всё больше в ветки прятали. А ёлочка, знай своё, высовывается да высовывается. И как-то по зиме довысовывалась: увидели лесорубы пушистую да пригожую ёлку и срубили, унесли в город. Там ёлочку продали. Попала она в дом большой и светлый, нарядили ёлку в игрушки блестящие да огни разноцветные. Сияет ёлочка, счастливая. Несколько дней сияет. А потом иголки пожелтели и начали осыпаться. Покачали головой люди да и выбросили ёлочку на помойку.
Лежит ёлка на помойке, думу думает, что если тебя купили да мишурой обвесили, то выбросят, едва товарный вид потеряешь, а значит – не высовывайся, пока зелёная.
четверг, 15 декабря 2011
Сказочно шуршали шёлковые многослойные юбки, вселяя в девичье сердце надежду, что уж этот новогодний бал она точно не пропустит. А если мачеха узнает, то точно будет вне себя от ярости. Это ж надо, столько лет упорно лишать падчерицу бала! Да как она посмела, вздорная старуха! И ведь каким тоном упреждала, чтобы девушка ни в коем случае не совалась на праздник: и работой заваливала, и запереть в комнате грозилась, и всех лошадей из конюшни вывела, пугала, что всё это плохо кончится. Да всё равно прогадала, ведь есть такая прекрасная крёстная, фея! Добрая-добрая, и красивая такая. Помогла ведь. Эх, замечательно! Как жаль, что творить волшебство крёстная может только в новогоднюю ночь. Ах, сколько балов пропущено, сколько принцев ускользнуло…
- Бегом-бегом на бал! – приговаривала про себя Золушка, радостно выглядывая из окна золоченой кареты, с замиранием сердца впиваясь взглядом в волшебные огни дворца. Она даже не подозревала, что королевский замок так восхитителен. А король наверняка – душка. И принц непременно влюбится в неё и сразу женится, заберёт от мачехи, и заживет Золушка припеваючи. Главное, не забыть туфельку «потерять». Но она продвинутая Золушка, она точно знает, как привлечь внимание сказочного принца. Наверняка он ангельски красив, как и сияющий дворец, как эта ночь и эта карета, и это потрясающее платье. И туфельки! Ах, ну почему они хрустальные? Да, конечно, красиво, но неудобно же…
Часы пробили полночь, когда карета въехала в ворота…
- Где моя дочь?! – взбешенная мачеха ворвалась в дом феи, с разбега пролетела по всем комнатам и вернулась в гостиную. – Я тебя спрашиваю, где моя дочь?!
- А мне откуда знать? Ты же её как зеницу ока стережёшь, – равнодушно ответила крёстная, туша окурок в хрустальной пепельнице-туфельке.
- Ваш завтрак, госпожа. И откуда в такое время вы берете тыквы, зима же? Ах, как хорошо работать у настоящей феи, - защебетала горничная, приглашая хозяйку к трапезе.
Фея окинула мачеху презрительным взглядом, подобрала юбки и отправилась в столовую, не проронив ни слова. Она очень любила тыквенную кашу. И, кажется, забыла сказать очередной крестнице, что после полуночи каждая, надевшая хрустальные туфельки, становится тыквой.
- Бегом-бегом на бал! – приговаривала про себя Золушка, радостно выглядывая из окна золоченой кареты, с замиранием сердца впиваясь взглядом в волшебные огни дворца. Она даже не подозревала, что королевский замок так восхитителен. А король наверняка – душка. И принц непременно влюбится в неё и сразу женится, заберёт от мачехи, и заживет Золушка припеваючи. Главное, не забыть туфельку «потерять». Но она продвинутая Золушка, она точно знает, как привлечь внимание сказочного принца. Наверняка он ангельски красив, как и сияющий дворец, как эта ночь и эта карета, и это потрясающее платье. И туфельки! Ах, ну почему они хрустальные? Да, конечно, красиво, но неудобно же…
Часы пробили полночь, когда карета въехала в ворота…
- Где моя дочь?! – взбешенная мачеха ворвалась в дом феи, с разбега пролетела по всем комнатам и вернулась в гостиную. – Я тебя спрашиваю, где моя дочь?!
- А мне откуда знать? Ты же её как зеницу ока стережёшь, – равнодушно ответила крёстная, туша окурок в хрустальной пепельнице-туфельке.
- Ваш завтрак, госпожа. И откуда в такое время вы берете тыквы, зима же? Ах, как хорошо работать у настоящей феи, - защебетала горничная, приглашая хозяйку к трапезе.
Фея окинула мачеху презрительным взглядом, подобрала юбки и отправилась в столовую, не проронив ни слова. Она очень любила тыквенную кашу. И, кажется, забыла сказать очередной крестнице, что после полуночи каждая, надевшая хрустальные туфельки, становится тыквой.
вторник, 13 декабря 2011
Счастлив. Дописал "Счастье". Черновик. Кривой-косой, с провтыками, скомканно, с частичными "провалами" персов при смене фокала. Но дописал. Идея выведена, сюжет выписан. С этим можно работать и доводить до ума. Потому счастлив.
воскресенье, 11 декабря 2011
Сказка о Кнегше
— Деда, а деда, расскажи сказку.
— Так рассказывал уже.
— Да не эту, другую… про Кнегшу.
— Эх, давно это было, да и не сказка вовсе…
Вздыхает дед, глядит на пострелов, что у очага собрались, подбрасывает поленья. Зима нынче морозная выдалась, вон как трещит за окнами, лютует. Повадились мальцы, чуть батьки из дому, так сразу к деду Векше – сказки слушать. И никакой мороз не страшен. Вбегают в избу раскрасневшиеся, облачка пара за собой несут. Батьки-то зверя набили, да пушнину по первому снегу на ярмарку повезли. Ну а деток, понятное дело, к старикам: пущай присмотрят. Сидит дед Векша у огня, бороду оглаживает. Только взгляд совсем тоскливый. А пострелы, знай, просят да уговаривают…
Давно это было. Случилось в пору зимнюю двум братьям в лес пойти – на зверя поохотиться. Прошлись по силкам да ловчим ямам, набрали зверя много. Глубоко в чащу зашли по старым меткам охотничьим. Молодые да ранние – старшему только осьмнадцатый год пошел. Леса не боятся, всё друг перед дружкой храбростью хвалятся. Видать, осерчал лес на хвастунов-то, напустил вьюгу лютую. Заснежило-закрутило, заметелило, все тропки-дорожки снегом укрыло. Не заметили братья, как день-то кончился, спустилась ночь. Растянуло тучи с неба, звездами тёмную синь усыпало, месяцем полным снега высеребрило. За месяцем ясным и мороз ударил, заскрипел дубами сизыми, закряхтел осинами да соснами. Заблудились братья. Разожгли костёр, руки окоченевшие к огню тянут, греются, изморозь с бровей да кудрей смахивают. Сидят, думу думают, как из лесу-то выбираться.
— Не горюй, Кнегша, вот солнце ясное взойдёт, найдём обратный путь. Зато, смотри, сколько зверя набили!
Бодрится старший брат, младшего по плечу хлопает. А тот и не сник вовсе. Смеётся.
— Экий ты, Векша, пугливый. Смотри-ка, красота какая…
И только Кнегша это сказал, повёл рукой на серебро сугробов, как к костру вышла девица. Да такая красавица, что у обоих братьев речь отнялась. Как позабыли, что в лесу сидят, утра дожидаются. Откель только взялась. Старшой совладал с собой, поднялся, поклонился, пригласил к костру:
— Да никак заплутала! Не дело это, девицам ночью в лес ходить.
— Полозья в санях подломились, вот починил бы кто, — молвила девица, что жемчугом просыпала. Кнегша аж вскинулся, очнулся. Во все глаза глядит на красавицу, на очи синие да косы белые, причудливые, до земли вьющиеся, что змеи живые. Стоит девица, ухмыляется, ладошки в рукавах шубы прячет. А шуба-то непростая, серебром заткана да мехом лиса белого подбита, вместо шапки – корона звёздная. Прям не девица, княжна!
— Чего ж не починить, — поднялся Кнегша. — Дорогу сказывай.
А брат его одергивает, да в ухо шепчет:
— Где это видано, чтобы девицы ночью по лесу гуляли? Небось, сама Вьюжица к нам пожаловала.
— А хоть бы и Вьюжица, всё одно девица. Сани-то починить надобно. Негоже молодцам от дела бегать.
Да и пошел за ней. Остался Векша у костра один. Только не сдержался, побежал за братом. Выходит на поляну, глядь: стоят сани, серебром кованые, мехом устланные. Такие и у князя не увидишь. А кони-то какие… У Векши аж глаза заломило: буйные рысаки по снегу вытанцовывают, на месте не стоится. А сами белые, что снег, и гривы хрусталём светятся. Вот только сбруи на конях нет. Как только сани волокут?
Поладили братья полоз сломанный. Благодарит их Вьюжица, спрашивает, чего за помощь надобно.
— Дорогу бы домой, — отвечает Векша. А Кнегша всё глядит да помалкивает.
— Раз дорогу, так дорогу. Подвезу до опушки.
Не успели братья оглянуться, как и околица уж показалась, словно и чащи не было. Векша возрадовался, брата за руку тянет, мол, домой пошли, и так до костей продрогли. А тот словно примёрз, стоит, глаз отвести от Вьюжицы не может.
— Вот осьмнадцать годков исполнится, так приходи, — засмеялась Вьюжица, вожжами невидимыми свистнула да и скрылась в лесу, словно не было.
Вернулся домой Кнегша, закручинился. Батька с мамкой радуются, что сыновья вернулись, да ещё и зверя богатого добыли, будет с чем на ярмарку ехать. Радуется и Векша, что из лесу ночного вернулся целёхонек. А Кнегша всё сидит на лавке да в окно поглядывает. Словно ждёт чего-то.
За зимой весна пришла, снега разбила, а за ней и лето зазолотило нивы. По осени женился Векша, пришло время. Да и девица справная сыскалась – певунья Заринка. Свадьбу играли всей деревней. Знатным охотником стал Векша, а уж работящий! А на Кнегшу поглядывают да головой качают: уж срок весь вышел, по следующей осени жениться, да только кто ж пойдёт за такого? Невесел Кнегша, работа из рук валится. А в лес пойдёт, так вернется с пустыми руками. Только кручинится всё больше. Махнули рукой на младшего, авось отбросит тугу лютую, а то ведь первый балагур был, все девки по нём сохли.
Не изменился Кнегша. Чуть первый снег пошел, так и попрощался с родными, взял краюху хлеба да и ушёл по вечеру, едва Векша на ярмарку уехал.
Вернулся Векша – нет брата. Батька с мамкой глаза отводят: не удержали. Так и сгинул Кнегша без вести. И с той поры в зимнюю ночь в лес ходить заказано.
— Деда, а чего с Кнегшей-то случилось? Вот никогда не сказываешь…
— Так знамо дело, что. Сманила его Вьюжица да заморозила.
— А разве она злая?
— А поди знай, чего на уме у ней.
Смотрит старик, а пострелы-то спят. Лишь один Лешка глазами светит, на деда поглядывая.
— Спи ужо, пострел, а то всех перебудишь.
Да только не спится мальцу. Выждал он время, пока дед захрапел, схватил полушубок, да и за дверь. Выбежал за околицу, отдышался маленько да и побрёл к лесу. Раз дед не рассказывает, решил сам разузнать всё. И не страшно мальцу, и не холодно, хоть и мороз трескучий инеем на бровях оседает. Скрипит снего под ногами, разлетается пугливыми искорками из-под валенок. Недолго шел Лешка. Только зашел на опушку, так и обмер: стоит на тропке девчушка. Махонькая совсем, в белую шубку завернута, одни глазищи синие светятся. Увидела Лешку, рукой замахала приветливо. Из пушистого ворота улыбку показывает.
— Ты… чья такая будешь? Заплутала, что ли? Давай домой провожу, тут до деревни рукой подать, — опомнился Лешка, направился к девочке.
— Чья? Так тятина, — смеется девчушка
— А тятя-то кто? – растерялся Лешка, не видел он в деревне этой девочки. Может, от обоза отбилась? Да всё едино, староста разберётся, ежели имя родителя узнает.
— Тятя? Так тятя и есть.
— А зовут-то его как?
— Так Кнегша.
Смеётся девчушка, а Лешка обмер весь. Так и простоял бы невесть сколько, да только на тропку вышел дядька. Да не простой. Высокий да плечистый – таких богатырей уж точно нет в деревне. Да и одежд подобных Лешка даже у заезжих купцов не видывал: серебром шуба тканая, да шапка лисья, белая, сапоги узорчатые, сафьяновые. Не мужик, а прям князь какой-то. Только вот молодой совсем. Губы в суровую ниточку сжал, а глаза всё равно смеются.
— Снежица, вот ты где. А я уж обыскался. Говаривал же, не ходить к опушке.
— Ой, тятя… — девчушка голову в плечи вжала, а сама хохочет, словно колокольцы по снегу сыплет.
Поглядел он на Лешку, головой покачал.
— Не ходи зимней ночью в лес.
Взял Снежицу за руку да повёл с тропки. Лишь оглянулся и добавил:
— Исполнится осьмнадцать годков, тогда приходи.
— Деда, а деда, расскажи сказку.
— Так рассказывал уже.
— Да не эту, другую… про Кнегшу.
— Эх, давно это было, да и не сказка вовсе…
Вздыхает дед, глядит на пострелов, что у очага собрались, подбрасывает поленья. Зима нынче морозная выдалась, вон как трещит за окнами, лютует. Повадились мальцы, чуть батьки из дому, так сразу к деду Векше – сказки слушать. И никакой мороз не страшен. Вбегают в избу раскрасневшиеся, облачка пара за собой несут. Батьки-то зверя набили, да пушнину по первому снегу на ярмарку повезли. Ну а деток, понятное дело, к старикам: пущай присмотрят. Сидит дед Векша у огня, бороду оглаживает. Только взгляд совсем тоскливый. А пострелы, знай, просят да уговаривают…
Давно это было. Случилось в пору зимнюю двум братьям в лес пойти – на зверя поохотиться. Прошлись по силкам да ловчим ямам, набрали зверя много. Глубоко в чащу зашли по старым меткам охотничьим. Молодые да ранние – старшему только осьмнадцатый год пошел. Леса не боятся, всё друг перед дружкой храбростью хвалятся. Видать, осерчал лес на хвастунов-то, напустил вьюгу лютую. Заснежило-закрутило, заметелило, все тропки-дорожки снегом укрыло. Не заметили братья, как день-то кончился, спустилась ночь. Растянуло тучи с неба, звездами тёмную синь усыпало, месяцем полным снега высеребрило. За месяцем ясным и мороз ударил, заскрипел дубами сизыми, закряхтел осинами да соснами. Заблудились братья. Разожгли костёр, руки окоченевшие к огню тянут, греются, изморозь с бровей да кудрей смахивают. Сидят, думу думают, как из лесу-то выбираться.
— Не горюй, Кнегша, вот солнце ясное взойдёт, найдём обратный путь. Зато, смотри, сколько зверя набили!
Бодрится старший брат, младшего по плечу хлопает. А тот и не сник вовсе. Смеётся.
— Экий ты, Векша, пугливый. Смотри-ка, красота какая…
И только Кнегша это сказал, повёл рукой на серебро сугробов, как к костру вышла девица. Да такая красавица, что у обоих братьев речь отнялась. Как позабыли, что в лесу сидят, утра дожидаются. Откель только взялась. Старшой совладал с собой, поднялся, поклонился, пригласил к костру:
— Да никак заплутала! Не дело это, девицам ночью в лес ходить.
— Полозья в санях подломились, вот починил бы кто, — молвила девица, что жемчугом просыпала. Кнегша аж вскинулся, очнулся. Во все глаза глядит на красавицу, на очи синие да косы белые, причудливые, до земли вьющиеся, что змеи живые. Стоит девица, ухмыляется, ладошки в рукавах шубы прячет. А шуба-то непростая, серебром заткана да мехом лиса белого подбита, вместо шапки – корона звёздная. Прям не девица, княжна!
— Чего ж не починить, — поднялся Кнегша. — Дорогу сказывай.
А брат его одергивает, да в ухо шепчет:
— Где это видано, чтобы девицы ночью по лесу гуляли? Небось, сама Вьюжица к нам пожаловала.
— А хоть бы и Вьюжица, всё одно девица. Сани-то починить надобно. Негоже молодцам от дела бегать.
Да и пошел за ней. Остался Векша у костра один. Только не сдержался, побежал за братом. Выходит на поляну, глядь: стоят сани, серебром кованые, мехом устланные. Такие и у князя не увидишь. А кони-то какие… У Векши аж глаза заломило: буйные рысаки по снегу вытанцовывают, на месте не стоится. А сами белые, что снег, и гривы хрусталём светятся. Вот только сбруи на конях нет. Как только сани волокут?
Поладили братья полоз сломанный. Благодарит их Вьюжица, спрашивает, чего за помощь надобно.
— Дорогу бы домой, — отвечает Векша. А Кнегша всё глядит да помалкивает.
— Раз дорогу, так дорогу. Подвезу до опушки.
Не успели братья оглянуться, как и околица уж показалась, словно и чащи не было. Векша возрадовался, брата за руку тянет, мол, домой пошли, и так до костей продрогли. А тот словно примёрз, стоит, глаз отвести от Вьюжицы не может.
— Вот осьмнадцать годков исполнится, так приходи, — засмеялась Вьюжица, вожжами невидимыми свистнула да и скрылась в лесу, словно не было.
Вернулся домой Кнегша, закручинился. Батька с мамкой радуются, что сыновья вернулись, да ещё и зверя богатого добыли, будет с чем на ярмарку ехать. Радуется и Векша, что из лесу ночного вернулся целёхонек. А Кнегша всё сидит на лавке да в окно поглядывает. Словно ждёт чего-то.
За зимой весна пришла, снега разбила, а за ней и лето зазолотило нивы. По осени женился Векша, пришло время. Да и девица справная сыскалась – певунья Заринка. Свадьбу играли всей деревней. Знатным охотником стал Векша, а уж работящий! А на Кнегшу поглядывают да головой качают: уж срок весь вышел, по следующей осени жениться, да только кто ж пойдёт за такого? Невесел Кнегша, работа из рук валится. А в лес пойдёт, так вернется с пустыми руками. Только кручинится всё больше. Махнули рукой на младшего, авось отбросит тугу лютую, а то ведь первый балагур был, все девки по нём сохли.
Не изменился Кнегша. Чуть первый снег пошел, так и попрощался с родными, взял краюху хлеба да и ушёл по вечеру, едва Векша на ярмарку уехал.
Вернулся Векша – нет брата. Батька с мамкой глаза отводят: не удержали. Так и сгинул Кнегша без вести. И с той поры в зимнюю ночь в лес ходить заказано.
— Деда, а чего с Кнегшей-то случилось? Вот никогда не сказываешь…
— Так знамо дело, что. Сманила его Вьюжица да заморозила.
— А разве она злая?
— А поди знай, чего на уме у ней.
Смотрит старик, а пострелы-то спят. Лишь один Лешка глазами светит, на деда поглядывая.
— Спи ужо, пострел, а то всех перебудишь.
Да только не спится мальцу. Выждал он время, пока дед захрапел, схватил полушубок, да и за дверь. Выбежал за околицу, отдышался маленько да и побрёл к лесу. Раз дед не рассказывает, решил сам разузнать всё. И не страшно мальцу, и не холодно, хоть и мороз трескучий инеем на бровях оседает. Скрипит снего под ногами, разлетается пугливыми искорками из-под валенок. Недолго шел Лешка. Только зашел на опушку, так и обмер: стоит на тропке девчушка. Махонькая совсем, в белую шубку завернута, одни глазищи синие светятся. Увидела Лешку, рукой замахала приветливо. Из пушистого ворота улыбку показывает.
— Ты… чья такая будешь? Заплутала, что ли? Давай домой провожу, тут до деревни рукой подать, — опомнился Лешка, направился к девочке.
— Чья? Так тятина, — смеется девчушка
— А тятя-то кто? – растерялся Лешка, не видел он в деревне этой девочки. Может, от обоза отбилась? Да всё едино, староста разберётся, ежели имя родителя узнает.
— Тятя? Так тятя и есть.
— А зовут-то его как?
— Так Кнегша.
Смеётся девчушка, а Лешка обмер весь. Так и простоял бы невесть сколько, да только на тропку вышел дядька. Да не простой. Высокий да плечистый – таких богатырей уж точно нет в деревне. Да и одежд подобных Лешка даже у заезжих купцов не видывал: серебром шуба тканая, да шапка лисья, белая, сапоги узорчатые, сафьяновые. Не мужик, а прям князь какой-то. Только вот молодой совсем. Губы в суровую ниточку сжал, а глаза всё равно смеются.
— Снежица, вот ты где. А я уж обыскался. Говаривал же, не ходить к опушке.
— Ой, тятя… — девчушка голову в плечи вжала, а сама хохочет, словно колокольцы по снегу сыплет.
Поглядел он на Лешку, головой покачал.
— Не ходи зимней ночью в лес.
Взял Снежицу за руку да повёл с тропки. Лишь оглянулся и добавил:
— Исполнится осьмнадцать годков, тогда приходи.
среда, 07 декабря 2011
Все формы неприязни ко мне просьба выражать в суицидальной форме.
пятница, 02 декабря 2011
Как известно историкам-биографам – мне спокойно не живётся. Постоянно надо что-то придумать и воплотить. Или приготовить. К примеру, солянку, если никогда её не готовил. Надо же познавать новое и как-то развлекаться. Вот и ваш покорный слуга решил. Лёгких путей не ищем, рецепт придумываем свой, опираясь на основу.
Для приготовления солянки берёте друга… нет, его шинковать и зажаривать не надо. Засылаете друга на ближайший рынок за некоторыми вкусностями. Все мы помним, что солянка – купеческое блюдо. Так что размах потребуется соответствующий. Так вот, друг ваш смертельно обязан купить запеченную буженину и копченые ребрышки, а еще охотничьи сосиски и докторскую колбасу. Не отбирать у докторов, а купить! Еще стейки на кости и куриную грудинку… без кости. Такой вот мясной набор из шести видов. Далее идет проза в виде солёных огурцов, маринованных опят, свежих шампиньонов, корней петрушки и пастернака, укропа, томатной пасты и сметаны. Не забыть лук, сметану, лимон и маслины. Черные. Если друг забыл, смело даёте ему пинка и отправляете на второй заход.
Пока друг ходит в поисках сметаны, ставите бульон. Он должен быть крутым и наваристым, поэтому лучше мясо класть в холодную воду, а после ставить на огонь. В бульон идут стейки и куриная филейка. Также не помешает из копченых рёбрышек вынуть кости и отправить их в бульон. Пущай варится, вкусно будет, наваристо и ароматно. На соседнюю конфорку ставите шампиньоны. По закипанию меняете воду, чтобы потом солянку цветом не испортить.
Пока бульон кипит и парится на медленном огне, всё остальное режете соломкой. Мелкой. Всё. От слова «совсем». И отварные грибы последуют на разделочную доску, их судьба тоже не минует. Стейки и курицу в сломку. В общем, нарубили. Приступаем к таинству.
Пастернак и петрушку обжарить на постном масле и в бульон. Пусть покипят минут пять. За ними следуют докторская колбаса, поджаренная с охотничьими сосисками. Потом отварные грибы. Мясо с рёбрышек и буженину следом. Пока это дело млеет на маленьком огне, шинкуем мелко лук и укроп. Лук на сковороду, а укроп пусть отдыхает. Позолотевший лук приправляем двумя ложками пасты, специями, сахаром. Разбавляем это несколькими ложками бульона – пущай пассируется. По мере подхода поджарки, закидываем грибочки маринованные. Помните, у нас были опята… потом луковую зажарку. И на самом финале огурцы и укроп. Пробуем на соль, ежели чего – добавляем. Отмахиваемся от друга, глотающего слюнки и млеющего от запаха. Пусть минут десять постоит солянка после выключения огня, пропитается огурцами. В тарелку тонкий ломтик лимона и пару оливок, можно заправить сметаной. В общем… чего сколько бросать – на глаз. Нет, не мне в глаз. Хорошо под водочку пойдёт!
Итадакимас.
Для приготовления солянки берёте друга… нет, его шинковать и зажаривать не надо. Засылаете друга на ближайший рынок за некоторыми вкусностями. Все мы помним, что солянка – купеческое блюдо. Так что размах потребуется соответствующий. Так вот, друг ваш смертельно обязан купить запеченную буженину и копченые ребрышки, а еще охотничьи сосиски и докторскую колбасу. Не отбирать у докторов, а купить! Еще стейки на кости и куриную грудинку… без кости. Такой вот мясной набор из шести видов. Далее идет проза в виде солёных огурцов, маринованных опят, свежих шампиньонов, корней петрушки и пастернака, укропа, томатной пасты и сметаны. Не забыть лук, сметану, лимон и маслины. Черные. Если друг забыл, смело даёте ему пинка и отправляете на второй заход.
Пока друг ходит в поисках сметаны, ставите бульон. Он должен быть крутым и наваристым, поэтому лучше мясо класть в холодную воду, а после ставить на огонь. В бульон идут стейки и куриная филейка. Также не помешает из копченых рёбрышек вынуть кости и отправить их в бульон. Пущай варится, вкусно будет, наваристо и ароматно. На соседнюю конфорку ставите шампиньоны. По закипанию меняете воду, чтобы потом солянку цветом не испортить.
Пока бульон кипит и парится на медленном огне, всё остальное режете соломкой. Мелкой. Всё. От слова «совсем». И отварные грибы последуют на разделочную доску, их судьба тоже не минует. Стейки и курицу в сломку. В общем, нарубили. Приступаем к таинству.
Пастернак и петрушку обжарить на постном масле и в бульон. Пусть покипят минут пять. За ними следуют докторская колбаса, поджаренная с охотничьими сосисками. Потом отварные грибы. Мясо с рёбрышек и буженину следом. Пока это дело млеет на маленьком огне, шинкуем мелко лук и укроп. Лук на сковороду, а укроп пусть отдыхает. Позолотевший лук приправляем двумя ложками пасты, специями, сахаром. Разбавляем это несколькими ложками бульона – пущай пассируется. По мере подхода поджарки, закидываем грибочки маринованные. Помните, у нас были опята… потом луковую зажарку. И на самом финале огурцы и укроп. Пробуем на соль, ежели чего – добавляем. Отмахиваемся от друга, глотающего слюнки и млеющего от запаха. Пусть минут десять постоит солянка после выключения огня, пропитается огурцами. В тарелку тонкий ломтик лимона и пару оливок, можно заправить сметаной. В общем… чего сколько бросать – на глаз. Нет, не мне в глаз. Хорошо под водочку пойдёт!
Итадакимас.
Дай дураку стеклянный хуй, так он и руки порежет, и хуй разобьет.
Вот так и я. Решил сварить солянку. Как-то так стали звёзды, что никогда не приходилось, всё как-то мимо кассы. Ну мне ж спокойно не живётся и по рецептам не готовится. Поэтому шесть сортов мяса, а не четыре. Солянка доготавливается. Ложка в ней стоит. Оно-то вкусно, только густо. А, казалось бы, взял самую большую кастрюлю, шестилитровую.
Кто-то подозревает, что в прошлой жизни я был поваром в римском легионе и привык готовить на тьму спиногрызов. А их только четверо сейчас, я пятый.
Вот так и я. Решил сварить солянку. Как-то так стали звёзды, что никогда не приходилось, всё как-то мимо кассы. Ну мне ж спокойно не живётся и по рецептам не готовится. Поэтому шесть сортов мяса, а не четыре. Солянка доготавливается. Ложка в ней стоит. Оно-то вкусно, только густо. А, казалось бы, взял самую большую кастрюлю, шестилитровую.
Кто-то подозревает, что в прошлой жизни я был поваром в римском легионе и привык готовить на тьму спиногрызов. А их только четверо сейчас, я пятый.
среда, 30 ноября 2011
Дуэль закончилась в пользу... та-дам! - рассольника! Теперь буду знать, чем примирять своих друзей.
вторник, 29 ноября 2011
Теперь я наблюдаю за дуэлью в избранном. Ай, молодцы. Оба-два.
Занесла нелегкая по следам Шейда на Дрим. Невольно сравни краб-краба с АСом Словорубной.
Дрим:
- Краб-краб, модеры не чистят спам, не выполняют своих обязанностей!
- Как ты посмел осуждать работу Администрации?! Бан!
Словорубная:
... и только ленивый не пинал админа.
Дрим:
- Админ, не могу поменять автарку в ИИ и личка глючит...
- Пользуйся Оперой!
Словорубная:
- Админ, глючит!
- Какой браузер, версия? Ща поправлю... *извиняющийся смайл*
И... много таких моментов. Я знаю, почему ушел с Дрима и за что люблю Словорубную.
Дрим:
- Краб-краб, модеры не чистят спам, не выполняют своих обязанностей!
- Как ты посмел осуждать работу Администрации?! Бан!
Словорубная:
... и только ленивый не пинал админа.
Дрим:
- Админ, не могу поменять автарку в ИИ и личка глючит...
- Пользуйся Оперой!
Словорубная:
- Админ, глючит!
- Какой браузер, версия? Ща поправлю... *извиняющийся смайл*
И... много таких моментов. Я знаю, почему ушел с Дрима и за что люблю Словорубную.
Я это сделал. Сегодня. Просто на заметку, чтобы запомнить день.